По приблизительным расчетам барда, они преодолели уже около трети лиги. Никаких признаков жилища дракона на глаза не попадалось, а дорога стала заметно хуже. Скалы подступали все ближе к полосе прибоя, кое-где приходилось идти по щиколотку в воде, однако Деррик не собирался останавливаться или поворачивать обратно.

Ди Блайи как раз обдумывал маленькую, но в высшей степени пламенную речь, призванную заставить Деррика образумится и перестать носиться по берегу в поисках неизвестно чего, когда до него долетел смутно знакомый звук. Бард тряхнул головой, остановился и прислушался.

Кто-то пел.

Низкий, раскатистый голос долетал откуда-то сверху – то ли со скалистых обрывов, то ли прямиком с бледно-синего неба. На миг Блайи показалось, что звучат сами утесы или в них причудливо отдается эхо прибоя. Однако Деррик тоже стоял с крайне недоуменным выражением лица, медленно поворачиваясь и пытаясь определить местонахождение неведомого певца.

«Значит, он тоже слышит, – с облегчением подумал бард. – Не померещилось. Только кому могло придти в голову петь на безлюдном берегу?»

По привычке Ди Блайи отметил, что голос у незнакомца не слишком хорошо поставленный, зато на редкость сильный. Вот он запел чуть погромче, и бард отчетливо различил каждое слово. Прозвучавший куплет заставил Блайи озадаченно поднять брови – песня была ему совершенно незнакома, да и слова были довольно необычны:

– Вон там! – неожиданно зашипел Деррик, тыкая рукой куда-то вверх. – Видишь большую глыбу? Ну, рядом с ней еще кустик торчит? А теперь посмотри вверх и налево! Вот он где прячется, мерзавец чешуйчатый!

Ди Блайи старательно уставился в указанном направлении. Над ним поднимался почти отвесный склон, высотой не менее тридцати – тридцати пяти локтей. Затем виднелся еле выступающий из скалы карниз, на котором чудом пророс цепкий вьюнок, а далее снова тянулась наклонившаяся в сторону моря стена. Над карнизом темнело неправильной овальной формы отверстие высотой в два-три человеческих роста, прикрытое плетями вьюнка и выступами скалы.

– Это что, дракон поет? – бард попытался представить себе огромного ящера, проникновенно исполняющего чувствительную балладу, и отказался от этой мысли. С равным успехом можно было бы воображать сухопутную рыбу или стигийца, уверовавшего в Митру. Тут Блайи невольно вздрогнул: – Деррик, а Агнесса, наверное, тоже там?

– Скорее всего, – Деррик прикинул высоту скалы и с сожалением признал: – Не взобраться…

Песня неслась над медленно колыхавшимися волнами Закатного океана, такая же бездонная и неторопливая:

– Деррик, – развитое воображение Ди Блайи рисовало ему все более жуткие сцены. – Деррик, а вдруг это чудовище убило донну Вальехо?

– И теперь на радостях распевает над ее бренными косточками, – огрызнулся Деррик. Он только что попытался вскарабкаться по стене, цепляясь за незаметные выступы, но слежавшийся песок раскрошился под его пальцами, и Деррик съехал вниз.

– Но мы не можем оставить ее и уйти! – бард уже забыл о том, что ему не хотелось отправляться на поиски дракона и о том, что ужасное создание находилось поблизости. Стоит дракону услышать подозрительные голоса или просто захотеть поразмяться – и им конец.

– Что ты предлагаешь? – Деррик уселся на кучке песка и выжидательно уставился на своего спутника. Блайи замялся и неуверенно предложил:

– Может, необязательно подниматься именно здесь? Давай поищем какой-нибудь другой путь…

– Ты делаешь несомненные успехи, – признал Деррик, поднимая голову и вглядываясь в недосягаемое отверстие. – Хотя я предпочел бы не заявляться туда без надежного подкрепления… Боги, что это?

Низкий бас (возможно, принадлежавший дракону) умолк. Его сменил другой голос – мягкий и проникновенный голос молодой женщины:

– Агнесса, – растерянно сказал Деррик. – Это же Агнесса!

– Донна Агнесса, – подтвердил Ди Блайи. – Причем живая.

Молодые люди переглянулись. Наверху творилось нечто странное – крылатый ящер и его пленница, которой полагалось бы заливаться слезами и исходить жалобными воплями, развлекали друг друга пением…

– Надо забраться наверх, – наконец сказал Деррик. Блайи молча кивнул. Он уже смирился с тем, что здешние обитатели задались целью поступать вразрез с общепринятыми правилами.

Они все-таки нашли относительно безопасный и легкий путь наверх – по глубокой расщелине, промытой весенними дождями. Правда, на дне расщелины торчало множество камней, с готовностью срывавшихся со своих мест, стоило вставшему на них человеку убедиться в их надежности. Поскользнувшийся Блайи схватился в поисках спасения за стену и на собственном опыте убедился, что мокрый песчаник имеет свойство превращаться в липкую и очень противную на ощупь грязь.

Примерно на полдороге Деррик остановился, заметив узкую и (по мнению Блайи) крайне непривлекательно выглядевшую щель. Деррик зачем-то сунул туда голову, прислушался, а затем начал протискиваться внутрь. Ди Блайи совершенно не хотелось забираться в какие-либо подозрительные трещины, но другого выхода не оставалось.

Щель оказалась входом в узенький коридор, прогрызенный за несколько лет в толще слежавшегося песка дождевой водой и штормами. Какому-нибудь животному, например лисице или барсуку, этот ход показался бы настоящей галереей, но человеку приходилось пробираться по нему, сложившись в три погибели. Мучения закончились на развилке, где более широкая часть прохода загибалась вверх, а более узкая выводила в какое-то полутемное пространство. Деррик спрятался за наваленными у выхода камнями, резко потянув Блайи за собой.

Привыкнув к сумраку и приглядевшись, бард различил очертания большой пещеры. Яркое солнечное пятно отмечало вход – тот самый, замеченный ими с берега. В пещере было довольно прохладно и пахло морем, а еще нагретым железом и старой кожей. Середину помещения занимало своеобразное «гнездо» – молодые деревца с содранными листьями, накрытые ворохом овечьих шкур.

В этом сооружении расположился свернувшийся дракон, вырисовывавшийся в светлом полумраке причудливым угловатым силуэтом. Блайи показалось, что под чешуей ящера пробегают крохотные золотистые огоньки. Массивная голова зверя лежала на скрещенных лапах и была повернута в сторону рассеянного солнечного столба, пробивавшегося из трещины в потолке.

Под трещиной располагалось небольшое возвышение, тоже накрытое шкурами. На нем, поджав ноги, сидела живая и невредимая Агнесса Вальехо, невозмутимо заплетая растрепавшиеся волосы в косу.